Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

Следующее собеседование проводила Луиза Хоффман, биохимик тридцати с чем-то лет, настроенная, казалось, не столько спрашивать, сколько утверждать.

— Буду предельно откровенна, Лора, — начала она. — Я тоже в бытность свою в колледже мечтала поступить в медицинский. И меня приняли в Гарвардскую школу медицины, так что мы тоже не лыком шиты. Но существование женщины-врача в условиях клиники — это сплошное унижение. Некоторые врачи-мужчины отказывают вам в самом праве там находиться. Послушайте, у вас светлая голова. Почему вы не хотите заняться исследовательской работой? Там к вам, по крайней мере, будут относиться немного лучше, чем к половой тряпке!

— А я хочу это изменить. Хотя бы попытаться, — возразила Лора. — Если мы так и будем продолжать шарахаться от клинической медицины из-за этих трудностей, то мы и останемся половыми тряпками.

Доктор Хоффман улыбнулась:

— Вы смелая девушка, Лора. Думаю, из вас получится замечательный доктор. Если, конечно, — она сделала театральную паузу, — вы одолеете медицинский факультет.

Два раунда позади, остался еще один. Лора знала, что заключительное собеседование — психологическая оценка — будет иметь решающее значение.

Доктор Пол Гарднер принимал пациентов в безвкусной кирпичной пристройке у себя дома на Честнат-хилл.

Лора явилась точно в назначенное время, без двадцати семь, а через десять минут доктор Гарднер пригласил ее к себе в кабинет. При виде кушетки у нее мелькнула мысль, не придется ли ей на нее ложиться. Но доктор Гарднер жестом пригласил ее сесть.

— Итак?

— Прошу прощения, доктор?

— Итак, вы хотите стать врачом, мисс Кастельяно.

— Да, сэр.

— На то есть какая-то особая причина?

Ну, этот, по крайней мере, приступил прямо к делу.

— Для начала, у меня отец — врач.

— Ага, так вас одолевает чувство соперничества по отношению к отцу?

— Нет, вовсе нет. Я его люблю. И восхищаюсь им.

— Тогда вы, наверное, идете в медицинский, чтобы заслужить его расположение?

— Не поняла вас, доктор.

— Насколько я понимаю, ваша мать не является врачом. Следовательно, получив медицинскую специальность, вы потесните ее в роли главной женщины в семье, не так ли?

— О, пожалуйста! — застонала Лора. — Что еще за… странные мысли!

— Не стесняйтесь, Лора, говорите прямо — «чушь». Здесь вы можете смело говорить все, что у вас на уме.

— В самом деле?

— Да, несомненно.

— Тогда, доктор, должна вам сказать, что, на мой взгляд, чушь — это ваши расспросы.

Гарднеру эта реплика явно пришлась по душе.

— Продолжайте, продолжайте!

Лоре больше не нужно было соблюдать приличия.

— Послушайте, доктор, если бы вы дали себе труд прочесть мое заявление, то узнали бы, что моя сестренка умерла от полиомиелита, когда мне было девять лет. Так что, раз уж вы решили докопаться до глубинных мотивов в моем подсознании, как насчет комплекса вины? Разве непонятно, что единственный способ для меня оправдать свое существование — это попытаться сделать так, чтобы у других детей не умирали братишки и сестренки?

Она слегка понизила голос и дерзко спросила:

— Ну, что скажете?

Гарднер посмотрел ей прямо в глаза (впервые за все собеседование) и ответил:

— Я нахожу это вполне резонным, мисс Кастельяно. И надеюсь, вы изберете своей специальностью психиатрию.

Это был удивительный год. Ибо в 1957 году русские запустили в космос искусственный спутник. И к восторгу Луиса Кастельяно, Кастро и Че Гевара (врач-герой!) начали революцию на Кубе со своей базы в горах Сьерра-Маэстра.

А 15 апреля в два соседних дома на Линкольн-плейс в Бруклине пришли телеграммы из Гарварда, сообщавшие, что Лора и Барни приняты на медицинский факультет.

Детство осталось позади.

Эмерсон как-то заметил, что Сократу пришлась бы по душе атмосфера Гарвардского университета. Райская безмятежность, разлитая среди георгианских зданий красного кирпича и многовековых деревьев, поистине этот университетский городок мог бы стать идеальным местом для бесед античных философов.

Точно так же Гарвардская школа медицины пришлась бы по вкусу Гиппократу, легендарному прародителю всех врачей мира (и, между прочим, по некоторым данным, лечащему врачу самого Сократа). Архитектура этого замечательного учреждения — подчеркнуто классическая. Зеленый прямоугольник территории обрамлен с востока и запада мраморными корпусами, а с южной стороны над ним высится величественный храм, поддерживаемый мощными ионическими колоннами. Достойный памятник целителю Аполлону, богу медицины Асклепию и его дочери Гигиене, богине здоровья.

В Гарварде сложилась легенда о том, как Гиппократ, отчего-то забеспокоившись после двух тысяч лет в безмятежном Элизиуме, вернулся на землю и подал заявление о поступлении на медицинский факультет, с тем чтобы воочию увидеть успехи своих собратьев по профессии. На собеседовании на вопрос авторитетного хирурга-ортопеда Кристофера Даулинга, что он считает первейшим принципом медицины, Гиппократ самонадеянно процитировал самого себя: «Не навреди».

И был отвергнут.

Существуют разные точки зрения по поводу того, что он должен был ответить. Одна научная школа полагает, что главнейшим принципом современной медицины является выяснение наличия у пациента страхового полиса «Голубого креста» или «Голубого щита». Однако это не только ошибочно, но и цинично. Суть нынешней философии медицины, отрицаемая лишь горсткой отступников-альтруистов, состоит в том, что врач никогда не должен признавать свою ошибку.

Общежитие медицинского факультета представляло собой гигантскую архитектурную химеру, сочетающую худшие черты венецианской и бостонской готики.

Круглый вестибюль венчал безвкусный череп в стиле рококо, украшенный декоративными элементами, которые лучше всего определить как кошмарный сон студента-медика: извивающиеся змеи, какие-то мензурки, колбы и прочие лабораторные сосуды, дающие простор для фантазии фрейдистов. Над дверным проемом красовалось знаменитое высказывание доктора Луи Пастера: «Dans le champs de Pobservation le hasard ne favorise que les esprits prépares» — «На поле научного исследования удача улыбается лишь подготовленному уму».

За длинным дубовым столом сидели несколько студентов, назначенных ответственными за размещение новеньких. Перед каждым красовалась табличка с несколькими буквами алфавита, чтобы первокурсники не толпились все в одной очереди, а могли быстро получить свои ключи и разойтись по комнатам. Гул многих голосов, эхом отдающийся от купола, смешивался со звучащей где-то поблизости мелодией шопеновского вальса.